Творческий Дар покаяния.
Блаженный
Феодорит Киррский так писал о действии божественной славы после второго
Пришествия: “Действие огня двояко: он может не только жечь, но и освещать. Но
одним насладиться лик Святых, а другое испытывают жившие в беззаконии”
(Изъяснение псалма 96-го.). Монашеское предание говорит о том, что понимание
этого необходимо для того, ”чтобы бояться того страшного мучения, о котором
говорит Исайя: червь их не скончавается, и огнь их не угасает (Ис 66, 24). —
Червь — т. е. совесть: ибо мучимые будут сознавать, что по делам терпят такие
муки” (О шести помышлениях
святых. Наставления аввы Орси-сия./Свт. Феофан Затворник. Древн. Иноч. уставы
М., 1892. С. 193.).
Тем самым быть человеком — дар опасный. Угроза бытия — это
угроза вечности. Только от человека зависит, каким станет это бытие — радостным
или скорбным. Ведь при некоторых условиях, оно может обратиться в вечную
скорбь... В христианском понимании, как Радость, так и скорбь начинаются уже
здесь и лишь усиливаются там.
Но здесь есть и надежда. Ибо если на душе кошки скребут,
значит, еще не все потеряно: “О чем же кричат нам эта жажда и это бессилие, как
не о том, что было у человека некогда истинное счастье, от которого ныне ему
остался лишь знак и призрачный след, и он тщетно пытается наполнить эту пустоту
всем, что его окружает, а не найдя этой опоры в том, что имеет, ищет ее в том,
чего у него нет; но ничто не может ее дать, ибо эту бездонную пропасть способен
заполнить лишь предмет бесконечный и неизменный, то есть сам Бог”, — описывал
Блез Паскаль ситуацию человека, осознающего истоки донжуанства и не желающего,
чтобы у черты вечности его встретил Каменный гость...
Иными словами, раз душа болит, значит, еще жив. Еще можешь
начать движение в иную сторону — против течения. Для этого человеку даровано
творчество. Покаяние (и это еще одна подлинная радость христианства) — это
творчество. Ты разламываешь и размалываешь свою окостеневшую душу и из
полученной глины получаешь себя иного. Тем самым здесь свершается то чудо, о котором
грезила, но которого не обретала Индия: чудо перемены души. Ты становишься
таким, каким не был. Поднимаешь бунт против тех “гангстеров”, что захватили в
заложники тебя самого. И в этом покаянном восстании ты не один. С тобой Бог.
Поэтому это внутреннее освобождение — таинство: нового
человека в человеке созидает Господь. И если даже простое прости уже есть чудо
восстановления любви, то исповедь — это таинство полного обновления. Поэтому ее
еще называют вторым крещением, когда обвет-шавшая душа вновь омывается,
исцеляется и преоб-ражается благодатным действием Любви Христовой.
Но покаяние — это не просто плач о своей падшести, это и
начало исправления. По слову архиепископа Иоанна (Шаховского), “покаяние не
есть лишь осознание и переживание вины; это и воля к освобождению от вины, к
свободе от зла, и уже начало этой свободы”. Цель покаяния — решимость, подобно
праотцам, “ходить пред Богом”.
Но что это означает для человека, живущего обычной жизнью в
миру? Оказывается, можно быть погруженным в мирские дела и заботы, не утрачивая
при этом внутреннего богопредстояния. Иллюстрацией этой мысли может служить
легенда про католического святого Людовика де Гонзаго: “Однажды во время
перемены во дворе семинарии Людовик играл в мяч. В это время его товарищи
предавались традиционной забаве, испытующей одновременно и мудрость и
благочестие участников: “что сделал бы ты, если бы узнал, что через полчаса
наступит Страшный Суд?” — таков был вопрос, на который надлежало ответить
каждому. Одни говорили, что предались бы молитве, другие — самобичеванию. “А
как поступил бы ты?” — спросили у Людовика. “Я? — я продолжал бы играть в мяч”.
Иными словами, естественно “ходить перед Богом” во всех
своих делах и даже в игре. И совершенно неважно, когда наступит час Суда. Либо
ты ходишь пред Богом, и тогда продолжай свои дела, либо ты отвращаешь себя от
Него, и тогда немедленно бросай их и ищи воли Божией.
Святость естественна, как естественен рост цветка. Грех
неестественен, уродуя и корежа человеческую природу. И рождается он не из природы
человека, автор которой — Творец, но на уровне человеческой личности,
избирающей ложную цель. И именно в личностном следовании Истине, в отречении от
произвола и своеволия, в отказе от заманчивых предложений “слева” и заключается
та “умная брань”, то усилие ума и сердца, которым берется царствие.
Вот как описывает претворение обыденной жизни в подвиг
монахиня Игнатия, которой довелось принять тайный постриг в годы гонений:
“Монашество в миру строилось на тех же основаниях, что и все православное подвижничество:
послушание старцу, исповедание помыслов, молитва. О светской работе или учебе
отцы учили мыслить как о монастырском послушании и, следовательно, выполнять
его так же добросовестно. Вот как вспоминает о руководстве старца Агафона одна из
его духовных дочерей: “... души, открывшись батюшке, не уходили, только оставив
свой “багаж” у его ног. Тут же они получали и новые задачи, новые указания, им
открывался чисто новый путь, новое решение жизни. От человека батюшка требовал
не только честного, но просто даже ревностного отношения к гражданским и
служебным обязанностям, вменяя их как святое послушание. И жизнь наполнялась до
краев. Протекая в тех же внешних формах, она получала вдруг иное содержание,
иную окраску, все делалось теперь уже во имя Бога и ради Бога – так учил
батюшка – и не было великих и малых дел” (Цит.
по: “Письма из заключения” схиархимандрита Игнатия (Лебедева). Предисловие. //
Альфа и Омега. 1997, №12, с. 95.).
И даже если такая готовность воспринимать все события жизни
в свете послушания Христова приходит не сразу и, скорее, является идеалом,
нежели уже достигнутым свершением, все равно нельзя забывать, что после
Боговоплощения время растворено пасхальной вечностью и смерть из безысходной
тьмы превратилась в путь, ведущий к вратам Воскресения. Современник старца
Агафона, Осип Мандельштам писал об этом так:
Я скажу
это начерно - шепотом,
Потому
что еще не пора:
Достигается
потом и опытом
Безотчетного
неба игра.
И под
временным небом чистилища
Забываем
мы часто о том,
Что
счастливое небохранилище -
Раздвижной
и пожизненный дом.
9 марта 1937. Воронеж.
Эти строки были написаны за год до ареста и
смерти в концлагере. В это время поэт уже знал, что обречен, но знал и о том,
что Небо, безотчетное в своих путях, принимает всех, кто и падая, и спотыкаясь,
все же идет навстречу ему. иеромонах
Дмитрий (Першин) krutitsy.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий